Последнее обновление 19 января, 2020
Иногда настоящие стресс-тесты могут протекать без осложнений.
Я не позволила рубашке победить меня.
Она лежала наверху шкафа в коридоре, недалеко от нашей спальни, в течение нескольких дней. Должно быть, была причина, по которой она там приземлилась. Возможно, мой муж, Даг, собирался надеть ее однажды и передумал. Может быть, он спешил на работу и не успел ее убрать. У нас двое маленьких детей, утро беспокойное.
Почему вещь оказалась в коридоре, всего в семи шагах от настоящего шкафа для вещей в нашей спальне, было загадкой. И все было бы так, если бы прихожая была его обычной раздевалкой.
Через неделю я схватила рубашку и отнесла ее в его шкаф, но я была зла, когда шла по этим семи ступеням, потому что, делая это, я, по сути, учила мужа, что если он оставит вещи достаточно долго, я позабочусь о них. Весь день я убирала после наших сыновей, которым было 9 и 7. Должна ли я собирать также и вещи моего мужа?
Рассматриваемая рубашка была белым поло, казалось бы безобидным. Сначала мне показалось забавным, что он оставил вещь там так долго. Разве он не мог этого увидеть? Мой разум обманывал меня? Рубашка вообще существовала?
Я знала, что не должна превращать такую маленькую нелепость в большой скандал. Это именно то, что может привести к разрушению брака. Тем не менее, это беспокоило меня.
Я рассказала моей маме.
«Твой муж — врач», — сказала она. «У него нет времени, чтобы убрать рубашки. Просто убери ее для него».
Я рассказала своему психотерапевту.
«Тебе не нужно ворчать», — сказала она. «Просто упомяни это мимоходом. Скажи: «О, эта рубашка все еще висит там».
Я не слушала. Вместо этого я решила провести эксперимент: я не трогала рубашку. Я хотела посмотреть, сколько времени понадобилось бы Дагу, чтобы убрать ее. Каждый прошедший день я напоминала себе, что занимаю определенную позицию. Не было пути назад.
Каждый брак имеет свой собственный способ функционирования. Как писатель, которая работает дома, я делаю большинство вещей, которые делает мама дома: стирка, приготовление пищи, уход за детьми. (Я делаю гораздо больше, но вы понимаете, в чем суть.) Даг работает врачом на полную ставку и работает по вызову каждую третью ночь и каждые третьи выходные.
Когда он дома, он помогает больше, чем большинство мужей, которых я знаю. Он вывозит мусор, выгружает посудомоечную машину, настаивает на том, чтобы укладывать мальчиков спать по ночам, когда может. (Он делает намного больше, чем это, но вы понимаете суть.) Как и многие мужья, он часто подробно описывает все, что он делает по дому, стремясь получить свою золотую звезду.
Даг замечательный муж и отец, но речь шла не о разделении труда. Это было из-за того, что я убираю за ним. И я не хотела этого делать. Итак, эксперимент продолжился. Рубашка будет оставаться наверху шкафа, пока он это позволяет. Это было похоже на игру, но без противника.
Я осматривала рубашку каждое утро в поисках подсказок. Она сдвинута на сантиметр влево? Поднял ли он ее, думая, что вернет в свой шкаф, а потом передумал? Иногда я так и думала, но при ближайшем рассмотрении убеждалась, что нет. Рубашка не двигалась. Ни сантиметра.
Была ли рубашка в коридоре одинокой? Скучала ли она по своим разноцветным друзьям по поло в шкафу, которых выгуливали и выставляли напоказ по выходным и случайным пятницам? Временами казалось, что рубашка на самом деле говорила со мной, когда я проходил мимо, умоляя меня. «Тебе было бы так легко, — сказала рубашка, — поднять меня и отвезти домой».
«Теперь это твой дом», — подумала я.
Недели прошли. Месяцы. Иногда я даже не замечала рубашку. В другие дни я кипела.
Я начала рассказывать друзьям об этом. Их мнение о том, что я должна делать, было похоже на тест Роршаха, который выявлял динамику каждого брака как здоровую и общительную («Ты сказала ему, что ты расстроена?»). Или рабскую и подавленную («Просто убери ее. Это всего лишь рубашка»).
Шесть месяцев спустя рубашка все еще была на месте, присоединившись к постоянной экспозиции драгоценных предметов, выставленных там — фотография моей матери с нашими мальчиками, подсвечники моей бабушки и белая рубашка поло моего мужа (что стало значимым по совершенно другой причине).
Мы с Дагом за 10 лет совместной жизни многое пережили. Когда я была беременна нашим первым сыном, моя мама потеряла сознание и нуждалась в срочной операции на открытом сердце. Ночью перед ее операцией я плакала и от слез не могла отдышаться, была уверена, что она умрет, и Даг, потирая мою спину, заверил меня, что все будет хорошо, и он был прав.
Затем на 31 неделе беременности у меня начались преждевременные роды. В ту ночь, когда я была госпитализирована, одна пациентка рассказала мне список того, что может пойти не так с моей беременностью. Когда она обратилась к Дагу, лечащему врачу больницы, за одобрением. Даг сказал, что она может уйти, и когда дверь закрылась, он сказал мне, что все будет хорошо, и так и было. Я родила здорового мальчика в 34 недели.
Когда нашему сыну исполнился месяц, отец Дага узнал, что у него рак мозга. Даг не сказал мне, что все будет хорошо. Его отец умер 15 месяцев спустя, когда я снова забеременела. Последний разговор Дага с его отцом состоялся, когда он сказал ему, что я беременна, всего пять недель спустя.
Со своим вторым ребенком, в 28 недель, я снова пережила преждевременные роды. Я оставалась в больнице в течение трех недель на постельном режиме, вдали от своего мужа и почти двухлетнего сына, опасаясь за жизнь внутри меня. Слепота и глухота были для него возможными, если бы он даже выжил. Но в 31 неделю я родила еще одного здорового мальчика, которого мы назвали в честь моего свекра.
Мы пережили страхи и трагедии, и наш брак был сильнее.
Но эта рубашка.
Я знала, что это была просто рубашка. Но чем дольше я оставляла ее там, тем больше это становилось символом чего-то большего. В конце концов, я воспитывала двух сыновей, и они не могли вырасти, думая, что работа матери заключается в том, чтобы обслуживать всех в доме. Им нужно было научиться убирать за собой. Им нужно было научиться справляться со своими проблемами, большими или маленькими. Я не всегда был бы рядом, чтобы навести порядок, в прямом или переносном смысле.
Я снова начала замечать рубашку и представлять ее движения. Даг поднял ее, а затем снова положил, отказавшись убрать? Это было безумием. Я даже подняла ее один или два раза в дни, когда моя решимость угасла. Но я была опустошена. Я не могла позволить рубашке выиграть.
И вот однажды рубашка исчезла. Я едва могла поверить своим глазам.
«Ты убрал рубашку?», — сказала я мужу в тот вечер, недоверчиво.
«Какую рубашку?» — спросил он.
«Ту, что в коридоре наверху».
«О, да», — сказал он, как будто в этом не было ничего особенного. Как будто у меня не сложились отношения с этой рубашкой. Как будто она ничего не значит для меня.
Он подробно описал список других дел, которые он выполнил, и улыбнулся мне в ожидании своей золотой звезды.
«Спасибо», — сказал я.
«О, не за что. Я также убрал твои грязные носки, которые лежали в комнате».
«Какие носки?»
Рассматриваемые носки оказались моими носками для тренировок. Или, точнее, носки, когда я планировала заняться спортом, но не сделала этого. И вместо того, чтобы оставлять их там, где они лежали, мой муж любезно убрал их для меня, что заставило меня чувствовать себя еще глупее из-за того, что я так много страдала из-за его глупой рубашки.
Вот правда о браке. Мы обязуемся держаться вместе в богатстве или бедности, в болезни и здравии, а также в хорошие и плохие времена, предполагая, что тяжелые времена являются стресс-тестом. Но что, если все наоборот? Что, если трудные времена выявят наше лучшее и заставят нас сосредоточиться на том, что важно, в то время как опасная зона — это когда мы становимся настолько самодовольными, что мы можем позволить себе быть одержимыми забытой рубашкой восемь месяцев?
Восемь месяцев! Он действительно оставил ее там на восемь месяцев. И вот, похоже, я победила.